Был еще один, но тот просто заслуженный. Как-то заметил я на митинге старичка в форме полковника, поинтересовался от какой организации, мне сказали, что химзаводской. Я к парторгу, кто , мол? Да это плотник наш.

Потом как-то после митинга опять рядом оказался, в орденах, медалях. Все знакомо, а одна звездочка ниже всех висит, неизвестно что такое. Спросил, он и говорит. Это, мол, в Югославии дело было, когда из плена сбежал, попал к партизанам. Они, югославы, и наградили. Оставляли у себя, да домой хотелось. По статусу ордена, если поеду туда жить, дадут особняк и большой надел земли. Да куда уже ехать?

Вот так так. А у нас за медаль "За отвагу" пятнадцать копеек платили, ежемесячно. Хочешь, мороженое купи, сливочное, хочешь пять стаканов газировки с сиропом.

Рутина, рутина, от неё в баню спрятаться хочется, на выпивку тянет. А тут каждую среду бюро проводить, в комсомол школьников принимать. А работяги из маяков производства не особо на заседания рвутся. Сидим втроем.

-Сколько орденов у комсомола?

-Три!

-Следующий!

-Орденов пять, - встревает второй секретарь.

- Да он только ордена "Ленина" посчитал, -секретарь по учащейся молодежи заступается.

В середине этого катаклизма звонит секретарь коксохима:

- Тут инструктор ЦК приехал, хочет увидеться.

- Что же внезапно так? У нас бюро идет полным ходом, пусть в райком едет, сопроводишь?

Секретарь по учащейся заподозрила неладное, если ты уедешь, говорит, прием остановится, а там еще человек сто ждет. Вам же прием нужен? А это из дальних школ, уедут, скоро не увидим их.

Да, ехать никак нельзя. А телефон разрывается:

- Слушай, первый, инструктор искры мечет, тебя требует!

-Ты скажи, что спонтанно как-то, бюро идет, школьников табун и маленькую тележку в комсомол принимаем, никак не вырваться.

-Даю трубку, сам скажи.

Попытка объяснить ничего хорошего не принесла. Инструктор начал что-то о шефстве над металлургией вещать. Да над кем мы только не шефствуем, ладно, еще и над металлургами будем. А приехать, никак нельзя, прием.

Телефон не умолкает, теперь парторг завода уговаривает, приезжай, пора кормить, посиди с человеком, зря столько верст отмахал. И ему объясняю, что пока говорим, можно было еще полсотни комсомольцев наделать. Не помогает ничего. Рвут на части. Цейтнот, да где там, цугцванг сплошной.

Хорошо, что день заканчивается и наступает новый, а новый день несет новые заботы, но другие. Уже и думать забыл, пару месяцев прошло. И тут звонит инструктор из обкома:

- Старик, привет! Тут тебя на бюро ЦК приглашают.

- Иди ты! Что там слушать собрались?

- Шефство над металлургией.

- Да у нас шахты и химия, это у других заводы металлургические.

-А коксохим?

- И что коксохим?

- Комсомольско-молодежная стройка!

-Ага, была в конце двадцатых, в 1928 построили, тоже мне стройку нашли.

- Тем не менее, считается стройкой, да что я тебе, ты что не помнишь, к тебе Солдатов приезжал?

- Какой такой Солдатов?

-Обыкновенный, ты еще с ним обедать не захотел.

- А, этот, так у нас бюро шло полным ходом, какой обед?

- Ну, вот, а человек обиделся, справку плохую написал. В общем, в Киев тебя зовут. Да, не расстраивайся, старик, нас туда поедет человек десять с области.

На том пока и остановились, а мне прибавилось дум, что за редиска этот инструктор, понять не захотел, что не разорваться мне было. Столичный люд, стыдно, стыдно. Вы в первичках только с проверками бываете, да и то в крупных, ни взносы вас не волнуют, ни стертые в хлам печати, ни утраченные знамена. Вам бы ревкомиссию пережить и процент выкрутить, и глаза замазать начальству, вот посмотрели бы на вас. Но, похоже, у них желание на меня посмотреть сильнее моего было.

За текучкой снова забылось все. Авось, прокатит, забудется. Может покрупнее дела появятся, чем мстить первому секретарю промышленного района, который уже посматривает с тоской на сверстников, оставшихся совершать трудовые подвиги и которых ЦК совершенно не волнует. Но нет, не забылось, еще через пару месяцев начали всерьез собираться. Пошел конвейер, райком партии, горком, обком, ЦК. Всем было ужасно интересно, что я буду говорить с большой трибуны. А хотелось сказать, что это довольно мелочно, сводить счеты за то, что с тобой тупо не пообедали. И это с республиканской трибуны! Да, это стиль руководства, которому стоит поучиться. Обида выступала сквозь поры кожи после каждого инструктожа. А сколько их еще будет?

Вот и ЦК, отдел рабочей молодежи. Вот и первая встреча с инструктором Солдатовым. Взгляд мельком, суетливое перекладывание бумаг на столе, дежурное "я к Похлебину", и все. Никаких сатисфакций, никаких разговоров, все уже решено на перед. Ну, и провалитесь вы со своим решением! Обидно просто, а так триста лет вы мне снились! Хотите крови? Пейте, гады! Пейте!

Но не тут то было. Им захотелось хорошенько меня пожевать на последок. Да ничего личного, просто работа такая. Понятно все, работа, будь она не ладна!

- Текст завтрашний с собой?- ему уже меня представили, уже короткий взгляд на приговоренного, уже отстраненность от прокаженного, но работа такая, давай, брат текст завтрашний, посмотрим.

- Кто это смотрел?

-Город, обком смотрел, рабочий отдел и секретарь.

- Нет, старик, такое не пойдет! Это же ЦК, все таки! Это место комсомола в строительстве металлургии Донбасса! Где отражение шефства над металлургией? Где порыв масс? Неужели так все плохо?

- Порыв был в 1928 году, когда Калинин приезжал на стройку, коксохим пускать.- я позволил себе революционную реплику из зала, то есть со стула.

Далее последовала получасовая лекция о том, что страна без молодежи ничего не строит, до сих пор комсомол шефствует, рекорды ставит, сроки приближает, планы перевыполняет и вообще, кто эту галиматью писал? А кто читал?

Я узнал много нового о своих шефах из городского, областного звена и оборвалось все при упоминании партийного руководства, которое тоже читало и текст одобрило.

После минутной паузы приказано переписать сдесь же, на соседнем столе, упомянуть героический труд молодежи и отдельные недостатки на местах.

Можно было вспомнить разговор с зам зава отдела, зав общего отдела, зав орг отдела и наконец с секретарем, но они все были на одно лицо, отвергали предыдущую редакцию, одергивали меня за мои воспоминания комсомола 20-х годов, давали свои коррективы, требовали тут же переписать и показать что получилось.

Поздним вечером, груженные папками вариантов завтрашнего выступления, мы собрались в гостинице. "Мы" были уже не мы, а я и они, отдельно. Смесь суровости, осуждения и сожаления читалась на лицах моих прежних коллег. Все было ясно без слов, завтрашний день должен разлучить нас навсегда. Неудачникам не место в теплой компании. Но вычитка последнего варианта, наскоро набросанного на чистом месте прошлого шедевра, оставалась последней совместной работой. К тому же общая усталость пока еще объединяла нас, как и желание поужинать поскорее и лечь спать. Решили сначала поесть. Это было ошибкой, как оказалось.

С самого начала нашего путешествия в столицу, меня одолевала озабоченность по поводу состава делегации. Представители горкома, обкома и крупных предприятий металлургии входили естественно и органично в ее состав, но что там делала комсорг пищевкусовой фабрики? Неужели и там молодежь шефствовала над производством уксусов и горчиц?

Только теперь, вечером накануне заседания ЦК, все стало на свои места, когда представитель молодежи пищевкусовой фабрики достала из своей поклажи бутылек спиртовой эссенции марки "Буратино". Достойный напиток, содержание спирта от 65 до 76 %, а пьется, как ситро упомянутого названия. И приобретается почти без затей. Включить комсорга пищевкусовой в делегацию и ву а ля. Выпили с устатка, потом за комсомол, традиционно за дам, потом за металлургию, за пищевкусовую промышленность и ее авангард - молодежь. После каждой выпивке вспоминали, что завтра нужна свежая голова и пора ложиться спать. Потом еще за что-то, потом пришел зам зава. Тосты стали потише, но партийнее. Потом сменил его зав отделом. Потом следующий иерарх. Все всё понимали, сочувственно пили и утешали, не переживай, мол, бывает. Народное хозяйство нуждается в кадрах, а комсомол основная кузница этих кадров, школа отличная, опыт, связи, шефство, а это что такое, вкусненькое и так далее.

После всех пришел ветеран движения, Ваня Похлебин. После непродолжительной лекции об истории комсомола с пожеланием завтрашних успехов, ему была предложена водка, ну не эссенцией же поить такого человека! Дедушка Ваня, старейший комсомолец того времени, опрокинул стакан, поискал глазами закуску но, видимо, на ночь не стал наедаться и подхватил стакан эссенции, предварительно нюхнув, ситро, мол, выпил под растерянные наши взгляды.

Кое-как мы заснули в тревогах о здоровье ветерана и о завтрашнем дне в целом. Анестезия выдалась качественная, во сне я в очередной раз редактировал завтрашнее, или уже сегодняшнее выступление.

Позднее утро выдалось легким, морозным, казалось все теперь ни по чем. Не приходя в сознание мы прибыли в ЦК, отметились, удивились свежести наших шефов и вчерашних гостей, порадовались подъемом энтузиазма молодежи перед началом заседания и заняли места в зале.

Доклад и первые выступления слегка насторожили меня. Оказалось, я не единственный тормоз научно-технического прогресса. Речь шла о срыве сроков на строительстве атомной электростанции, где комсомольцы не в полной мере участвовали и не до конца осознали. Далее серьезной критике подвергли следующую республиканскую стройку, поскольку молодежь отказывалась отзываться на призывы партийного руководства. Еще пару строек гигантских промышленных объектов энергетического назначения и я стал потихоньку расслабляться. На обсуждаемых стройках в смену выходило столько комсомольцев, сколько их было во всем моем районе, а проблемы рассматривались такие, которые на ум не приходили по масштабности и перспективе. Где-то часа через три, когда с десяток секретарей были изгнаны с работы, трем десяткам объявлен выговор, еще многих просто пожурили, а я уже думал, что напрасно посетил столицу, прогремел призыв заслушать секретаря райкома с родным для меня названием на предмет шефства комсомола над комсомольско-молодежной стройкой коксохима.

Признаться, я был в растерянности, но собрав остатки сил, подхватил папку с несколькими вчерашними вариантами текста, я зашагал под недоуменные взгляды присутствующих, что за коксохим? В каких газетах писали? Что за парень такой? Чьих будет?

А я шагал и думал с чего бы начать. Как мелочно, как глупо, как нелепо поднимать вопрос копеечной крупорушки конца 20-х годов с двумястами комсомольцев после обсуждения проблем строек с десятками тысяч молодых людей. И это только потому, что секретарь принимал школьную молодежь в комсомол и не мог остановить процесс, не мог отослать в далекие рабочие поселки школьников, уходящих на каникулы, последняя среда месяца должна была дать недостающие живые души в умирающее тело комсомола.

Я оставил в покое заготовленные тексты и начал повествование об многолетней истории коксохима, о Михал Ивановиче Калинине и еще не дойдя до первой точки заметил вскочившие фигуры зава, зама зава, и пары инструкторов. Спектакль превращался в фарс, режиссура проваливалась с треском, в зале проснулись и оживленно завертели головами, мол, вот, дает!

И только первый секретарь смог взять вожжи в свои руки и направить действие к логическому финалу. И это были не бразды правления, а именно вожжи, грубо останавливая всех

-Михаил, ты скажи, у тебя остались силы работать?

Остались ли силы? Что за вопрос? А кто взносы подтянул? Кто ликвидировал левую картотеку? Кто новую печать сделал, наконец? Кто знамя районное вернул? Но это были не те слова.

-Да сил хватает еще, если бы не...

Я чуть было не разразился тирадой о витринной сущности всех этих рай, гор, обл, о существовании реальных проблем, о тормозе со стороны партийного руководства, о всей гнилой сущности социализма. В общем с катушек я слетел окончательно, и только фраза первого секретаря восстановила статус кво.

- Иди, работай, мы верим в тебя. В то, что ты найдешь силы.

Дальше уже совсем другой человек сошел с трибуны и направился на место того, кто только что вставал со своего места, чтобы ответить за шефство комсомола и прочие беспорядки, а теперь шел под завершающие слова заседания. Дальше наступало осознание того, что со мной делать. Должны были снять, но не сняли. Наказать, но не наказали. Как бы все было понятно, если бы сняли с работы. А что делать теперь? Сам первый секретарь сказал, мол, иди, работай. Что теперь с ним делать? А может первый знал эту дешевую историю с инструктором?

Уставшие участники действа заспешили по своим городам развивать шефство, усиливать и поддерживать, направлять и преумножать. А что с этим? Что с ним делать?

А я вернувшись перестал вообще переживать за свое место на троне. Результатом поездки стало полное игнорирование еженедельной накачки в райкоме партии. Парень думает уходить, ну что с него возьмешь? Я поплевывал на горком. Так он же уходит, что вы от него хотите. Я дерзил обкому! Ну, так его сам первый оставил на работе, что тут поделать? А последовавшая проверка из ЦК явилась как к старому доброму знакомому. Старик, как жизнь? Мы в гости к тебе, угостишь?